Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

Поднялись все мощно и разом, если не считать отдельных, уже упомянутых, случаев забывчивости, явившихся в некотором роде отголосками восстания, ибо еще долго кое-кто восставал сам по себе в разных уголках пустыни; и поскольку свидетелей не было, эти выступления прошли незамеченными.

Существенная деталь: в целом ряде обширных районов, охваченных восстанием, вообще никого не было. Даже повстанца.

И конечно же, сам выбор территории для столь мощного выступления оказался чрезвычайно удачным, поскольку совершенно исключал возможность реакции.

Более того, о случившемся долгое время нигде ничего не знали.

Лишь много лет спустя услышали от некоторых участников легендарного события, что однажды вечером-де состоялось «восстание в пустыне».

Но так и не поняли против кого.

НЕБЬЮЩИЙСЯ СТАКАН

Перевод Е. Костюкович.

Мы с Терезой, как вы знаете, люди экономные. Не скупердяи, конечно, боже упаси, но денег на ветер швырять не любим. А вот Марчеллино — дело другое. Видели бы вы, что он творит со стаканами. Трудно вообще поверить, что это наш сын. Берет он, скажем, стакан и спокойненько так роняет его на пол. И его не интересует, сколько стоит этот самый стакан. Со временем, я надеюсь, Марчелло поумнеет. Но пока что в свои три года он, судя по всему, думает, что стаканы специально делают для того, чтобы ими кидаться.

Пробовали подсунуть ему серебряный стаканчик, куда там — и слышать не хочет. Требует, чтобы у него была такая же посуда, как у взрослых. Не может же вся семья есть и пить на серебре. И вот в тот день, когда наш сынок перекокал все, что оставалось от старого сервиза, и жена купила новый, на двенадцать персон, мне пришла в голову гениальная мысль: надо достать для Марчеллино небьющийся стакан. Это, конечно, непросто, учитывая, что небьющийся стакан должен быть точно таким, как остальные, иначе Марчелло к нему не притронется. Но уж я расстарался и добыл такой небьющийся стакан, принес его домой и несколько раз испытал на глазах у домашних — еще до того, как открыл им, что стакан небьющийся.

Скажу сразу, этот эксперимент завершился крупным скандалом с женой, которая подумала, что я жонглирую стаканом из ее нового сервиза. Потом все уладилось, и Марчелло пришел в восторг и, как только мы отвернулись, повторил мой опыт с одним из обыкновенных новых сервизных стаканов… Их осталось одиннадцать, но это не имело значения, так как с небьющимся все равно получалась дюжина.

В общем, все шло прекрасно до той роковой минуты, когда горничная заглянула в мой кабинет и спросила:

— Я на стол накрываю. Вы не скажете, который стакан небьющийся?

Вот так. Эта идиотка поставила небьющийся стакан в буфет вместе с обычными. А теперь хочет, чтобы я показал ей, какой стакан давать Марчеллино.

— Дубина! — завопил я. — Не надо было их путать! А теперь почем я знаю, который небьющийся!

Тут вмешалась жена. Она у меня, слава богу, умеет владеть собой. Я долго присматривался, прежде чем жениться.

— Тихо, — сказала она, — сейчас разберемся.

Мы внимательнейшим образом осмотрели стаканы. Полная идентичность. Еще бы — я заботился о том, чтобы Марчелло не уловил подвоха. Стаканы были совершенно одинаковые.

В конце концов жена сказала:

— По-моему, этот.

— Гм, — ответил я, — а мне кажется, скорее тот.

Тот, нет этот, этот, нет тот — кончилось тем, что жена, убежденная в своей правоте, хватила стаканом оземь.

Зазвенели осколки; их звон доставил мне неподдельное удовольствие.

— Но не твой же, — произнесла жена с легким раздражением в голосе.

— Ах, не мой?! — заорал я и бух стаканом об пол.

Раздался радостный крик жены. Стакан разлетелся на тысячу кусков, едва коснувшись поверхности пола.

— Ну и слава богу, — сказал я. — Никому не обидно.

— Это верно, — задумчиво ответила жена.

Однако наличие в квартире неуловимого небьющегося стакана нас нервировало. Надо же, в конце концов, какой-то стакан дать Марчелло. Действовать наугад было опасно: шутка ли, ошибешься, а нового стакана нет как не было!

Мы с женой сели, чтобы серьезно обсудить положение, но тут нас отвлек шум в соседней комнате. Это горничная, действуя на свой страх и риск, разбила еще один стакан.

Четвертый. Я имею в виду — из нового сервиза. Дело принимало неприятный оборот, хотя, с другой стороны, было отрадно, что область исследования сужается на глазах. Теперь вероятность ошибиться, а следовательно, лишиться еще одного нового стакана равнялась всего лишь семи восьмым или, вернее, шести седьмым, так как, одурев от всей этой математики, еще один стакан разбил я сам.

Вскоре подключилась жена, а за ней — чада и домочадцы. Всех охватил азарт научного поиска.

Каждый предложил свой вариант. Когда осталось два стакана, я подвел итоги.

— Ну хватит, — сказал я. — Мы убедились, что, действуя бессистемно, невозможно прийти к положительным результатам. Будем рассуждать логически. Исходим из посылки, что небьющийся стакан — один из этих двух. Испытаем один, вот этот. Если испытуемый стакан не разбивается, значит, он и есть искомый, то есть небьющийся, стакан, что и требовалось доказать. В противном случае искомый стакан вон тот.

Мы провели опыт.

Искомый был вон тот. Наконец-то можно было заявить это с полной уверенностью.

— Прямо не верится, что мы его нашли, — сказал я, утирая холодный пот.

— Проверим? — спросила жена.

Я взял стакан и приготовился проверить. Но меня удержало какое-то предчувствие.

— Лучше не надо, — сказал я. — Такими вещами не шутят. Если мы что-нибудь напутали, он же разобьется.

И мы бережно поставили небьющийся стакан на полку буфета.

БАНДИТСКАЯ РОЖА

Перевод Е. Костюкович.

— Ну да, я вор, — с горечью сказал старик. — Хотя украл я всего один раз в жизни. И все же это была самая удивительная кража, какую можно себе представить. Я выкрал бумажник, набитый деньгами…

— Ничего удивительного не вижу, — заметил я.

— Погодите. Украл я бумажник с деньгами, но не разбогател ни на грош. А тот, кого я обобрал, ничего не лишился…

— А вот это действительно очень странно, — сказал я. — Если вы сперли набитый бумажник, денег у вас должно было прибавиться, а у него убавиться, это факт.

— Ни гроша не прибавилось, — отозвался старик как во сне.

И он застыл, уставившись в пространство, как будто не было вокруг ни галдящей толпы, ни табачного дыма, застилавшего полутемный погребок, ни гула голосов за соседними столиками.

— Ни гроша, ни единого гроша…

Я не спешил с вопросами. Тогда старик очнулся и метнул на меня решительный взгляд.

— Я вам расскажу, как было дело, — сказал он. — Но только обещайте, что не станете меня потом презирать, как все остальные.

Он придвинулся поближе, чтобы взрывы смеха за соседними столиками не заглушили его печальную исповедь. Затем высморкался в мятый цветастый платок, сложил его, сунул в карман и начал свою повесть:

— До того дня я никогда не воровал. И никогда не воровал после. Стряслось это в поезде, на старой узкоколейке Смирна-Шабин-Кара-Хиссар. Дорога там проходит через дикие горы, а в горах полным-полно разбойников. Я ехал в купе третьего класса. Кроме меня, в купе был еще один пассажир, какой-то оборванец. Он спал, закрыв глаза рукой, и даже не заметил, как я входил в купе. Но как только поезд тронулся, бродяга отнял от лица руку и пристально посмотрел на меня.

Только теперь, в розоватом свете фонаря, прояснились черты его бледной, подслеповатой, подозрительной физиономии, которой недельная щетина придавала еще более мрачный вид. Голод и усталость читались на этом несимпатичном лице. Приглядевшись внимательнее, я обнаружил еще и огромный шрам, рассекавший левую щеку, а минуту спустя, когда неровный свет фонаря чуть поярче осветил прыгавшее купе, я с ужасом убедился, что рожа моего спутника, показавшаяся мне поначалу просто малопривлекательной, на самом деле была устрашающей.

Мне сразу захотелось пересесть в другое купе. Но вагоны были устроены так, что до следующей станции об этом нечего было и думать. Мне предстояло провести веселеньких три часа в компании этого мрачного типа; время вполне достаточное для самого кошмарного преступления. Ни один мой крик не достигнет слуха человеческого в этой мертвой пустыне, а выбросить мой бездыханный труп в окно, в эти дикие ущелья, — надо думать, детская забава для такого молодчика, как мой сосед!

Поезд пробегал по каким-то мостам и галереям, громоздившимся друг на друга. Тьма постепенно поглощала краски горного пейзажа, и все благоприятствовало самому зверскому из преступлений. Я вжался в сиденье и, ощущая, как растет во мне ужас, не сводил глаз с подозрительного типа. Я следил за каждым его движением, не упуская из виду кнопку «тревога», и был готов в любую минуту затрезвонить что есть мочи, еще до того, как мой визави успеет подняться на ноги и развернуть наступательные действия, план которых он несомненно уже разработал, судя по выражению его лица. Я покрепче вцепился в саквояж, лежавший у меня на коленях под шерстяным пледом, и прибегал к единственному средству защиты — время от времени шарил рукой в кармане брюк, как бы желая удостовериться, что револьвер на месте и в полной боевой готовности. На самом же деле у меня не было ни револьвера, ни какого бы то ни было другого оружия: досадная неосмотрительность на подобных железнодорожных перегонах!